Я очень люблю Израиль. Это фантастическая страна! Огромное количество людей кричит, жалуется и ругает Израиль. Там действительно трудно жить, потому что климат жаркий и опасность просто висит в воздухе. И, кроме того, там много евреев!    

Живя в Иерусалиме, Губерман периодически выступает с концертами в США, странах Европы и СНГ. Сейчас, например, ездит по Украине.

Игорь Миронович Губерман большую часть жизни провел в российской столице. В Москве окончил школу и институт, 20 лет отработал инженером. Но в 1979 году органы "пришили" ему незаконную скупку икон и сбыт краденого. Вскоре Губермана посадили. Освободили через пять лет. А в 1988-м (пик перестройки) вызвали в ОВИР и сказали: "Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде". С тех пор Губерман, его жена, сын и дочь живут в Израиле.

- Как вам на чужбине? Легче, чем в России?

- Я очень люблю Израиль. Это фантастическая страна! Огромное количество людей кричит, жалуется и ругает Израиль. Там действительно трудно жить, потому что климат жаркий и опасность просто висит в воздухе. И, кроме того, там много евреев! Больше всех жалуются обеспеченные люди. Они полагают: если такого добились в Израиле, то чего бы достигли в Америке! А сама страна — прекрасная, камни пахнут историей. Словом, мне там хорошо. Настолько, что даже не могу это выразить словами. Но Россия — тоже моя Родина. Вот такой парадокс. Я — еврей, живущий в Израиле, но пишущий на русском языке. А мой любимый стишок об Израиле такой:

Здесь еврей и ты, и я,
Мы — единая семья.
От Шаббата до Шаббата
Брат нае...вает брата.

- Это ничего, что вы вовсю материтесь на публике?

- Вспоминаю свои первые выступления: удивленные взгляды, покрасневшие лица... А потом — возмущенные звонки. С тех пор на концертах всегда предупреждаю, что в стихах есть нецензурные выражения — даю возможность стареньким учительницам выйти из зала... Году в 90-м поехал на первые гастроли в Америку, и мне там подарили словарь великого русского лингвиста Бодуэна де Куртенэ. Так вот, академик де Куртенэ говорил: "Жопа" — не менее красивое слово, чем "генерал". Все зависит от употребления". Думаю, у меня ненормативная лексика звучит адекватно. Это абсолютно естественная часть великого и могучего, правдивого и свободного языка. Наше ухо с наслаждением ловит любое неприличное искажение слова, фамилии... Со мной в лагере сидел товарищ, который до этого сидел со старым евреем по фамилии Райзахер. У него была кличка Меняла.

- Как вы пришли к гарикам?

- Случилось это в начале 60-х годов. В Китае во времена китайской культурной революции печатали лозунги — дацзыбао. Первые свои четверостишия я так и назвал. Домашние меня всегда звали Гариком, и моя бабушка часто повторяла: "Гаринька, каждое твое слово — лишнее". Вот и решил, что самым точным названием для моих стишков будет "гарики". Меня очень увлекла такая форма, поскольку она требует вложить в маленький размер большой смысл. Гариков уже больше пяти тысяч. Мой приятель, когда я сидел, услышав эти стишки, говорил: "Слова народные, автора скоро выпустят".

- Какова история вашей книги "Прогулки вокруг барака"?

- Я написал эту книгу в лагере. По вечерам, когда начальство из санчасти уходило, забирался в небольшой подвальчик или грязный кабинет врача и записывал на обрывках бумаги все услышанное и увиденное за день. После этого, естественно, обрывки прятал. Ложился спать поздно, утром ходил по лагерю сонный, но умиротворенный и счастливый. Однажды замначальника по оперативной части заметил это и сказал: "Губерман, ну что ты все время лыбишься? Отсиди свой срок серьезно, когда вернешься, тебя, может, в партию примут".

Я был уверен: о том, что пишу, знает не более шести человек. Но однажды меня остановил пахан зоны и сказал: "Если ты про нас напечатаешь, просись сразу в этот же лагерь. Второй раз сидеть на той же зоне гораздо легче". Вот с таким одобрением я и писал книгу. Но никак не мог придумать окончание. А рядом, в поселке, жил Петя-тракторист. Невысокий мужичок, но наполеонистый и категоричный. Утром выгонял свой трактор с прицепом, в обед возвращался, выпивал бутылку плодово-ягодного вина, садился на скамейку и давал прохожим консультации по всем вопросам. Причем был абсолютно неграмотным, окончил три класса на двоих с братом. И вот как-то иду я в булочную, а две старухи, увидев меня, стали обсуждать зэков. Одна говорит: "Какие они все-таки хорошие люди!" На что Петя ответил: "Х...вых не содют!" Этими словами я и закончил книгу.

К себе самому Игорь Миронович относится с иронией. Он говорит, это еврейское, генетическое. В Советском Союзе еврею нельзя было быть другим. О своей популярности поэт рассказывает много смешных историй. Как-то в Одессе к нему подошел пожилой мужчина и сказал: "Я извиняюсь, вы Губерман или просто здесь гуляете?"

- А как насчет успеха у женщин, Игорь Миронович?

- Несколько лет назад я был в Бруклине. После выступления поехали с друзьями пить водку. Пока они ловили машину, ко мне подошла женщина лет 30. По внешнему виду наша: американки в мае в шубах не ходят. Она спросила: "Вы свободны?" — "У меня жена и двое детей", — ответил я. "А в ближайшие два дня вы свободны?" — "Нет, лечу в Чикаго, а затем в Бостон". — "А в ближайшие два часа?" — "Буду с друзьями пить водку". — "А брат у вас есть?" — "Брат у меня есть". Я на секунду задумался, а она выдала: "Красивого не надо, можно такого же". По-моему, это был настоящий успех!

Расскажу еще одну хвастливую историю, правда, она чуточку физиологична. Дело было в Испании, в Мадриде. Меня в сортире в музее Прадо узнал русский турист. Стоим мы рядом, тесно прижавшись к писсуарам. Друг на друга, естественно, не глядим. Вдруг он наклоняется и жарко шепчет мне на ухо: "Вы — Губерман, пишущий гарики?" Отвечаю: "Я". И он, не прерывая процесса, стал говорить мне немыслимые комплименты. Я, скосив на туриста из вежливости глаза, с ужасом увидел, что он пытается из правой руки переложить в левую, чтобы мне руку пожать... Из сортира я вышел первым.

- Наверное, ваши стишки сложно переводить на другие языки.

- Были попытки перевести гарики на английский, французский, немецкий, голландский, чешский, польский, идиш и иврит. Конечно, из этого ничего не получилось, хотя наиболее перспективным я считаю голландский язык, потому что на нем моя фамилия звучит как Хуйберман. Есть замечательная писательница Дина Рубина, мы с ней дружим. Так вот, ее фамилия по-голландски — Руебина.

- Над чем вы сейчас работаете?

- Уже несколько лет в жутких муках пишу большой сборник стихов для маленьких. Каждый раз первые три строчки получаются безупречные, а четвертая подводит. Художник Саша Окунь, который оформляет все мои книжки, как-то сказал: "Старик, надоело оформлять твои книжки своими рисунками. Давай сделаем книжку, в которой твое четверостишие будет иллюстрацией к моему рисунку". И мы придумали такой сборник: мир глазами детей. На весь разворот большой рисунок и мои стихи. Я написал их несколько десятков, есть даже приличные, правда, таких очень мало.

Ну что, представили рисунки к этим стихам? Я как-то прочитал два стишка Дине Рубиной и спросил: "Старуха, ты такой сборник себе купишь?" Она говорит: "Да. На все деньги, что у меня есть, скуплю тираж, чтоб моим детям не досталось!" Поэтому мы с Сашкой решили пока книгу не выпускать.

- Чтобы не травмировать неокрепшие детские души?

- Не бойтесь вы так за молодое поколение! Дети знают все не хуже взрослых, просто щадят нас. У меня в Бостоне есть знакомая семья бывших питерцев. Бабушка-филолог посвятила свою жизнь внуку, который прекрасно владеет русским языком. Возвращаются они из гостей, а на дворе декабрьский гололед. Женщина поскользнулась, и малолетний внук, только что читавший в гостях "Евгения Онегина", говорит ей: "Однако, скользко. Дай, пожалуйста, руку. По крайней мере, нае...немся вместе".

- В вашем творчестве появилась новая большая тема — старость.

- Старость — ужасная штука, жуткое усыхание всех желаний и помыслов. Старикам гораздо меньше хочется от жизни, зато они никуда не спешат, иногда говорят замечательные слова и нередко проявляют стойкость в тех ситуациях, в которых молодые ломаются. Вот послушайте:

Я слишком, ласточка, устал
От нежной устной канители.
Я для ухаживаний стар,
Поговорим уже в постели.

Мы столько по жизни мотались,
Что вспомнишь — и льется слеза.
Из органов секса остались
У нас уже только глаза.

Увы, всему на свете есть предел.
Облез фасад, и высохли стропила.
В автобусе на девку поглядел -
Она мне молча место уступила.

Зря смеетесь, девушки,
Грех меня жалеть.
Есть еще у дедушки,
Чем и как развлечь.

- Вы вообще человек завистливый?

- Очень! Просто как пудель. Но завидую не деньгам, а успеху на том поле, где отыграл другой. Я дружу с замечательным московским поэтом Игорем Иртеньевым. У него есть стихотворение, которое мне очень нравится:

Я шел по улице, и вдруг
Упал на голову утюг.
И все печали прежних дней
Разгладил в памяти моей.

Если бы я присутствовал, когда Игорь пишет свои замечательные четверостишия, я бы... его отравил!