 Я ухожу, Аленушка, к хасидам... Любимая, июль такой бесснежный! Вернулся муж, а мы в прямом эфире! Покойник, помню, так любил живых... Воспринимаю цвет лосин буквально... Давно я не лежал в Колонном зале... Исход семитов не всегда летальный...
Не в силах углубиться даже в лес...
Как зябко — без любви и на газетах...
Кишка тонка, зато она прямая!
Я ждал тебя, я ждал, меня продуло...
Как сексапильно молвишь ты "Дурак"...
И вновь я не замечен с Мавзолея!
Вождем бы стал — харизмы не хватает...
Святое дело — мяч подать мальчишкам...
А скольких медсестер вернул я к жизни...
Ложь, у поэта нет случайных женщин!
Я ухожу, Аленушка, к хасидам...
Любимая, июль такой бесснежный!
Все больше людей нашу тайну хранит...
Вернулся муж, а мы в прямом эфире!
Покойник, помню, так любил живых...
Воспринимаю цвет лосин буквально...
Давно я не лежал в Колонном зале...
Не каждый свитер неразрывно связан...
Спеша, давясь любимым человеком...
Любимая, ты в брюках милицейских?!
Я наконец-то понял, что мешало...
Почти забытый "тик" таксомотора...
Как часто эскалаторы ходили!
Любви моей не опошляй согласьем!
Исход семитов не всегда летальный...
Как жаль мне женщин, бросивших меня...
Ты никогда нам не звони, сынок...
И вновь, забыв, что главное — здоровье...
Горжусь тобой, когда ты не со мною...
Экстрасенс ошибается только однажды...
Пришел снять стресс, а снял с нее — о, боже!
Так чувственно молчать лишь ты умеешь...
Ну хорошо, допустим, поцелую...
Я даже к мужу твоему привык!
При слове "книги" гнусно оживился...
Я умираю, но об этом позже...
И даже паденье мое несвободно...
О, был моложе я, когда был младше...
На свадьбе мой свидетель раскололся...
Тут подскочили любящие люди...
Так вот зачем меня вы целовали...
Давайте уважать в ноге Конечность!
Как подло отменяют электрички!
Так съехать с дачи — это ль не фиаско?!
И недвусмысленно приблизившись к трамваю...
Увы, уж никогда не стать вожатым...
Не то уж натяженье гамака...
Зимой в Москве громоздко женихаться...
Пришел поэт и пролил свет на скатерть...
Опять звонили от мадам Тюссо...
Пока еще такие, как Вишневский...
Ну, это я при жизни был веселым...
О, как похмельно полосат матрац!
И тут она увидела, что он...
Я в этой жизни рано стал ребенком...
А с нею мы, бывало, даже в шашки...
О, сколько ж, Гордость, ты мне позволяла...
Как горестно — стоять на остановке...
Зимуешь, снега белого не видя...
О, как уныло — пополнять собой...
Тут я заснул, но было уже поздно...
Улыбаюсь во сне — ну а что мне еще остается...
Опять проснулся я в другой стране... |