Этот человек не нуждается в представлении. Пояснения потребуют мои некоторые вопросы, возникшие после прочтения книги «Schirwindt, стертый с лица земли». (Был город с таким названием на востоке Германии.) Поэтому для тех, кто ее еще не прочел, приведены цитаты из оной.

Из книги: «Оказывается, мой папа не Анатолий Густавович, а Теодор Густавович. Просто в те годы иметь в России немецкие корни было даже опаснее, чем еврейские. И папу сделали Анатолием!»

– Александр Теодорович – действительно звучит роскошно. А уж Теодор Густавович – вообще по-герцогски. А дальше как звучало – не знаете?

– К сожалению, нет. Дедов своих я не помню. Вот только то, что одного из них звали Густавом. А что касается прадедов – вообще темный лес. И спросить уже не у кого…

– Александр Анатольевич, ваша книга «обезглавлена» – в ней нет содержания. Почему?

– Оглавление вообще ненужная вещь. Люди иногда бросаются в конец книги и выбирают, что читать, а что нет. А тут – безвыходное положение. Поэтому приходится читать все подряд.

– Трудно далось издание?

– Само издание – нет. Написание – да. Но у меня были хорошие помощники – Юлечка Ларина и Юра Кушак. Они меня «дожимали», потому что времени нет совсем. Вообще писать о себе – это немыслимо. Сейчас разбросаны сонмища этих книг. Но когда придумался этот ход незамысловатый – строительство моего города, то сразу пошло легче.

Из книги: «Нужен проект города прошлого… Решил построить, как пойдет».

– Ваша фотография на обложке напомнила мне строчки из стихотворения Гумилева «Ислам»:

…Потом вздохнул, задумавшись глубоко,
И прошептал с печалью: «Мыши съели
Три волоска из бороды Пророка».

– Да, да (улыбается).

– Мне кажется, что когда вы выпьете, то тоже можете изречь нечто подобное…

– В связи с тем, что сейчас я пью много меньше, чем раньше, то и стихи у меня хуже…

– Кстати, о ваших стихах. Я был удивлен, что у вас они есть!

Из книги: «Свое четверостишие повешу на городских вратах:

Молодым – везде у нас дорога,
Старикам – везде у нас почет.
Я старик, стоящий у порога
Жизни, что закрыта на учет».

– Я могу рифмовать, но по необходимости. Какие-нибудь куплеты или поздравительные спичи. Когда прижмут, то зажмуриваешься и пишешь. А так, чтобы сесть и написать: «Я вам пишу, чего же боле?» – не, не, не…

– А эпистолярный жанр? Вам писали поклонники, и даже Белла Ахмадулина как-то вам прислала письмо. А вы сами-то выводили слова на бумаге?

– Как оказалось, да! Моя жена в дальних дачных закромах откопала мои юношеские письма к ней. Их оказалось очень много. И вполне лирические такие. Я был очень удивлен, потому что совершенно не помню такого факта… А супруга сохранила! М-да… Это теперь все перезвониваются и на компьютере шпарят. Я, к счастью, ничего не понимаю в этой штуковине. Когда кто-то елозит там этой лягушкой, я стою с трубкой во рту и многозначительно смотрю на человека, который там мечется. Слово «сайт» для меня – почти мат…

– Вы появились в передаче «Браво, артист!» на канале «ТВ Центр». Там вы «соведущий» Михаила Ширвиндта. Вас уговорил участвовать сын, или как произошло это «возвращение святого Луки» на телевидение?

– Это же его проект! А я уже как подневольный – плюхаюсь туда, куда он говорит. Тут спорить или сомневаться уже поздно. Сомневаться мне надо было 49 лет назад!

– Я помню, что в 80-е годы вы с Михаилом Державиным вели «Утреннюю почту». А еще раньше у вас были передачи «Терем-теремок», «Семь нас и джаз», «Театральная гостиная»…

– Да, в этих программах мы были и авторами, и режиссерами, и исполнителями. «Театральную гостиную» мы придумали вместе с директором театра им. Моссовета Львом Федоровичем Лосевым, ныне уже покойным. Были потрясающие передачи: в гостях у Жарова, у Утесова, у Богословского, встречи с актерами театра Товстоногова…

– Сейчас бы такие передачи вписались в современное ТВ?

– Ты понимаешь, тогда было одно Центральное телевидение, и все, что там показывали, смотрела вся страна. А сейчас все разбросано по всяким щелям и при этом сплошная пробуксовка – кругом одно и то же. Ток-шоу эти… Как квохтание глухарей – все токуют и токуют… И зацепиться за что-то трудно. И потом – кроме «Поля чудес» Лени Якубовича на нашем ТВ больше нет ничего вечного. Одни проекты. Вспыхнут и погаснут. А уже если влезать туда, то хочется как-то зафиксироваться. Поэтому мне кажется, что программа «Браво, артист!» по сути, по доброте и нужности сейчас важна. Ее смысл почти тот же, что и у программы Лени Филатова «Чтобы помнили». Только там были новеллы, а у нас задача немного другая – чтобы люди, о которых мы вспоминаем, выглядели живыми. Для этого надо правильно сконцентрировать внимание зрителей. Смысл наших посиделок в том, чтобы из воспоминаний и хроники возникала разноплановая мощная фигура героя программы.

– В эфире уже была передача о Юрии Никулине. Прошли съемки программы о Ролане Быкове. О ком в перспективе будете еще вспоминать?

– В ближайших планах – Наталья Гундарева, Анатолий Папанов, Евгений Леонов. Слава Б-гу, что еще есть люди, которые общались с этими замечательными актерами и творчески, и человечески. А вообще кандидатов для нашей программы, к сожалению, прибавляется регулярно. Какими гроздьями от нас уходят великие артисты... Хочется, чтобы наш самолет с пассажирами современности вписался в страну воспоминаний…

Из книги. Об Анатолии Папанове: «Театр сатиры летел на гастроли в Милан. Мы давно в воздухе. Вдруг объявляют, что будет дозаправка в Лихтенштейне. Сверху это карликовое государство – как театральный макет: домик-домик, садик-садик, капельки бассейнов, булавочки башен… Снижаемся-снижаемся, но от самой земли неожиданно вновь взмываем верх и улетаем. И тут Толя говорит: «Да-а, не вписались в страну!»

– Наше телевидение сейчас сидит на том, что показывает артистов после жизни. А надо бы снимать про живых! У меня есть воспоминания о вас. В 80-е годы в спектакле «Горе от ума» вы играли Молчалина. Я помню, что когда вы вышли на сцену, то зрительный зал встретил вас смехом. Мне было даже неловко за такую публику…

– Да, для нашего жанра исполнение драматических ролей – это крест. Недаром у замечательного Плучека, который руководил Театром сатиры больше 40 лет, была непримиримая борьба с «Кабачком 13 стульев». Он просто синел, когда говорили об этой передаче, у которой была неслыханная популярность! И что в результате? Ну, какой пример привести… В спектакле «Бег» Спартак Мишулин замечательно играл Чарноту. Но когда он выходил, то кричали: «Пан директор!» Это было ужасно…

– В этом сезоне в вашем театре выдался горячий финал…

– Да, вышло полторы премьеры, так скажем. Выпустили спектакль «Женщины без границ» Юры Полякова и сейчас готовим музыкальную притчу Юрия Шерлинга «Белая уздечка для черной кобылицы». Это очень масштабная и трудоемкая постановка. До конца июня мы должны ее сделать, чтобы открыться в следующем театральном сезоне. 1 июля театр уходит в отпуск, а 7 сентября открываемся. Длинный отпуск.

– Куда вы его денете?

– На Валдай хочу поехать.

– Вы всегда отдыхаете где-то в России. А Сейшелы там, или Багамы?

– Нет-нет. Не употребляю совсем. А что толку – от одной толпы рвануть в другую? Мой отдых – только под нашим кустом, и чтобы никого не было. Лица наших комаров мне приятнее…

– Вас трудно представить спешащим, нервным и суетящимся. Может, это в вас все происходит, только в каком-то другом измерении?

– Ты совершенно прав. Для меня вся паника и беготня не вырывается наружу. Она внутри. И это что-то страшное...

– У вас две страсти – рыбалка и курительные трубки…

– Это элементы привычного уже чувства, а не страсти. С годами страсти атрофируются… Вон, видишь, удочка стоит – это мне Колька Колчицкий починил любимое удилище. Сломалось на конце. Он такой умелец замечательный. На эпоксидку посадил. Хотя отломится, конечно…

– Какой у вас был самый большой улов?

– Как-то в Прибалтике мы поймали жереха на 9 кг.

– А автомобили входят в сферу ваших привычных чувств?

– Скорее нет, чем да. Автомобиль для меня – это средство передвижения все-таки. Так что правы были Ильф и Петров…

– В старых отечественных автомобилях вы были докой…

– Да. Я был крупным специалистом по карбюраторам. В «Победе», в первой «Волге»… Раньше для ремонта всех машин, которые в комиссионке покупали, нужно было четыре вещи: эпоксидка и мыло – для бензобака, горчица – в радиатор, если потек, и проволока для глушителя. А сейчас, когда открываешь капот и видишь практически тот же компьютер, опять втыкаешь трубку в рот и глубокомысленно смотришь на то, что тебе ничего не понятно. Вообще сейчас автомобили стали как туалетный столик у кокотки. А-а… А-а… Апчхи! Правда.

– Будьте здоровы! У вас какая машина?

– Джип-шевроле. Удобен для рыбалочных нужд.

– У вас когда-то угнали машину. Безвозвратно?

– Да. Опытные люди мне сказали, что есть целая криминальная система, которая обслуживает «своих». Если кто-то из них разбил левую фару, допустим, то он подает заявку – нужна левая фара для такой-то машины такого-то года. И угонщикам дают задание: найти! И вот он едет, смотрит и видит – стоит то, что надо. Фара целая. Машину угоняют и разбирают. Поэтому когда совсем машину не находят – значит, она ушла на запчасти…

Из книги: «Леонтий Усов – замечательный художник. Выставляется во всем мире… Он стругает меня по памяти. Произведения дарит, денег не берет, хотя древесина нынче дорогая. Предлагаю экспозиции из кедра. Нормальные люди мечтают быть увековечены в мраморе, в бронзе, в граните, на худой конец в гипсе. Я буду – в кедре».

– Сколько у вас восхитительных работ Леонтия Усова?

– Пять. Недавно я был в Томске, и он мне снова подарил вещь под названием «Зерно роли». Там две руки держат огромное зерно. Замечательная работа!

Из книги: «В мировом океане существует закон, сформулированный людишками как «запах сильной рыбы». Выражается он технически очень просто: тихая, штилевая гладь мирового океана – сытые акулы, уставшие пираньи, разряженные электроскаты, растаявшие айсберги. И вдруг, казалось бы, ни с того, ни с сего все приходит в волнение. Это где-то появилась сильная рыба. Даже не она сама, а ее запах. И идиотская безмятежность мирового океана моментально нарушается» (из главы, посвященной Зиновию Гердту).

– Александр Анатольевич, кто сейчас в вашем окружении обладает «запахом сильной рыбы»? Может быть, вы сами?

– Если я еще и сильная рыба, то плаваю уже пузом кверху. Есть такие полуоглушенные рыбы, которые если что – еще уплывают. Я не кокетничаю, а серьезно говорю. Вот сейчас среднее и молодое поколение – вот они все сильные рыбы. По масштабу, может, из них много пираний, но с большой силищей и огромной трудоспособностью. Другое дело, что порой эти качества они употребляют не на то, на что следовало бы, но что поделать…

– У вас на даче есть настоящий самовар?

– Есть. Было время, когда у нас возле крокетной лужайки дымился самовар с кривой трубой… Но сейчас же проще воткнуть огромный чайник в розетку.

– Как говорит Жванецкий, «и сами мы не искренние, и чайник у нас электрический».

– Да, да…

– Мне кажется, что известные люди могут общаться друг с другом без всяких-яких. Вы же можете позвонить и Жванецкому, допустим, и Алле Пугачевой…

– Конечно, можно и Алле Борисовне, и Мише. Но не звоним, потому что мы все толчемся в этой круговерти необходимых дел. Когда сталкиваемся где-нибудь, то – ой, как редко видимся… Языками поцокали и разбежались. Вот в чем ужас. Это знамение времени. Раньше были молодые, а сейчас старые, но бежим вместе «задрав штаны за комсомолом». Хоть это и не удается, но все равно ощущение того, что ты тоже бежишь, держит тебя в этой обойме…

– Когда вы последний раз танцевали?

– На чьем-то дне рождения. Когда все стали танцевать, то и я что-то такое пошаркал…

– Мне остается пожелать вам в театре нового спектакля для вас…

– Хорошо. Договорились.

– И еще такого сценария фильма, от которого бы вы не смогли отказаться! Вас очень не хватает в нынешнем кинематографе!

– Я обязательно приму к сведению. Спасибо.

Из книги: «Лучше всего посадить меня в раскладное кресло посреди усадьбы, чтобы было видно все сразу… и чтобы бессонными ночами из этого кресла можно было смотреть на звезды».